Эдуард Хруцкий - Полицейский [Архив сыскной полиции]
Да, действительно, давно это было. Жил тогда в Москве шниффер, специалист по сейфам фирмы «Брилль» Фролов, но кличка у него тогда была совсем другая. – Что ж ты кличку-то сменил, Фролов?
– Так от профессии ушел. Умер шниффер, и кликуха умерла. – А Каин это…
– Каин, извиняйте, что перебиваю, это меня местные прозвали. Люди темные, глупые, одним словом, народ. – Видно, любят они тебя сильно, Фролов? – А вас, господин Бахтин, все сильно любят? – Твоя правда. Но тебе меня любить придется. – Это как же понимать изволите?
Бахтин снова сел в кресло, вытянул ноги. В комнате было тихо, шум «мельницы» сюда не доносился. Горящая лампада, групповой портрет царской семьи – обстановка чиновничьей квартиры средней руки.
– Прикажи-ка, братец, чаю покрепче подать, – устало сказал Бахтин.
– Не обижайте, господин надворный советник, ром есть, выдержанный.
– Выдержанный в лавке Пузанова, – усмехнулся Бахтин.
Он позволил себе расслабиться. Главное сделано. Фролов сломлен. Дальше дело пойдет привычно, как сотни раз до того.
– Никак нет. Ром подлинный. Я к напитку этому слабость особую питаю. – Тогда неси.
Фролов вышел, а Бахтин переложил револьвер обратно в карман. Начиналось главное в сыске – вербовка агента. Умением этим отличались далеко не все служащие сыскной полиции. Вербовка дело тонкое. Это как начало любовной интриги, переходящей потом в роман. Сложно склонить человека к сотрудничеству, но еще сложнее заставить его работать. Сломить его нравственно, поднять из глубины, из потаенных углов души самое страшное, развить в нем любовь к предательству. Многие уголовники охотно становились агентами, зная, что полиция снисходительно смотрит на проказы своих секретных сотрудников. Это, в основном, мелкое ворье, солдаты уголовной армии. Шли на вербовку и короли преступлений, у тех планы были более сложными, сотрудничество с полицией давало им возможность свести счеты с конкурентами. Но были люди непримиримые. Чтившие превыше всего воровской закон. Это были рыцари налетов и квартирных краж. Вот с ними-то и приходилось вести тяжелую нравственную дуэль.
Бахтин за долгие годы работы в полиции точно знал, что во многих живет непонятная потребность в предательстве. Ее нужно только умело развить, а это уже дело сыщика.
Фролов был прост и понятен. Он пойдет на сотрудничество из-за страха потерять свой крупный доход. «Мельницы» на Вяземском подворье, это не просто прибыль, это золотые прииски.
Чай Фролов принес сам. На подносе, умело, как это делают половые в трактирах. И по тому, как был поставлен поднос на стол, как хозяин разливал чай по чашкам, как наливал ром, Бахтин понял, кем начинал жизнь бывший медвежатник, а ныне содержатель «мельницы» и скупщик краденого. Бахтин вылил ром в чашку.
– Напрасно, – сказал Фролов, – чай уж хорош больно. Но как изволите.
Бахтин отхлебнул горячего крепкого напитка, почувствовал прилив бодрости. Старый проверенный офицерский способ. Юнкерами они очень любили пить чай с ромом, называя его грогом. Так делали их командиры, и они хотели быть похожими на них. Как теперь далеко от него Москва, дом на Знаменке, желтизна осенних рощ в Сокольниках, прелестная барышня, любившая стихи Фета.
Молодость, чистота, счастье. А теперь наган в кармане, вонючий притон и чаепитие с уголовником.
Фролов не притронулся к рому. Он и чай даже не пил. Нервно хватал из вазочки леденцы и с хрустом разгрызал их мелкими, как у лисенка, зубами. Он ждал. Зная, о чем пойдет разговор, думал о том, как более выгодно продать себя. Фролов был старым вором, он перепробовал несколько профессий – «менял масть». У него, естественно, складывались свои отношения с полицией. Он продавал, кого надо, некоторых, наоборот, выгораживал. Он знал Нерчинский острог, соляные прииски, тюрьмы Москвы, Владимира, Ростова. За свою пятидесятисемилетнюю жизнь он завоевал незыблемый авторитет в уголовном мире. Его боялись и уважали. И он решил не ждать. Начать первым.
– Может, вам какая помощь нужна, господин Бахтин? – хрустнул леденцом Фролов.
Бахтин поставил стакан. Вопрос был поставлен неожиданно прямо. – Нужна. – Так чем могу? – Об убийствах скупщиков слыхал?
Как же не слыхать, если к нему уже приходил молодой, весьма элегантный господин и, поигрывая тросточкой с золотой ручкой, предложил платить ежемесячный оброк. Фролов уже и людей подготовил на случай крайний, а тут начали мочить скупщиков и страшновато стало ему. Поэтому и борца бывшего он в дверях поставил, и двух лихих мальчонок с наганами посадил в соседней комнате. Так что визит Бахтина подарком для него был, истинным подарком.
Но надо было торговаться свирепо, страстно, чтобы оговорить для себя условия достойные, возможность получить безбедно жить дальше под крылом у полиции. И это счастье, что пришел к нему именно Бахтин, о котором в их мире говорили уважительно и даже восторженно.
– Знаю, – после долгой паузы сказал он. – Не питерские они и не москвичи… – Варшавяне? – Нет, из Одессы, так мне сказали.
– Конечно, клички знаешь? – Только одну – Красавчик. Бахтин достал из кармана фото. – Он?
Фролов взглянул. И подивился. Значит, правду говорят об этом человеке. Нет, сам Бог послал его к нему. – Он один или шайка?
– Их несколько человек. Говорят, что в большом авторитете среди урок, но работает не от себя. Хозяин у них есть. Стоит за ними кто-то очень сильный. – Не знаешь кто?
– Нет. Но думаю, кто-то из новых. Он мне предлагал работать на их хозяина. Вроде как я у него в шестерках. – Сколько же просил? – Пять тысяч в месяц. – Крутовато.
– Что и говорить, господин Бахтин, люди с размахом. – У кого они еще были? – Да почти у всех. Сеть создают. Фирму хотят сделать – сначала всю скупку краденого в свои руки взять, все «мельницы». А потом и остальное. – Где их можно найти? – Не ведаю пока. – А долго это «пока» будет?
– Так к утру, крайний срок к полудню. Этот Красавчик обещал ко мне зайти завтра, в это время, за ответом. – Брать его у тебя нельзя.
– А зачем его брать-то? Я за ним своих ребятушек пошлю, они его и отпасут в лучшем виде.
Бахтин задумался. Дело представлялось серьезным. Он знал, что ребятушки Каина вполне могут отследить Красавчика. Но риск.
– Вы не сомневайтесь, Александр Петрович, отпасем в лучшем виде. А ваших он срисовать может, больно уж парень битый. Ну что ж, тот, кто не рискует, не побеждает. – Хорошо. Гостиницу «Виктория» знаешь? – Это на Казанской?
– Да. Дом 65. Буду тебя ждать в седьмом номере, в обед.
– Так у всех, Александр Петрович, обед по-разному. – В три часа.
И снова двор этот опасный, снова темнота и зловоние. А окно-приманка горит по-прежнему. И Федор у арки из темноты выплыл.
– Ваше высокоблагородие, погодите чуток. Тут случай один случился. – Что за случай случился, Федор?
– Никита! – крикнул Федор в темноту. – Расскажи, как дело было.
– Только я на свет не пойду, – раздалась в ответ чья-то скороговорка. – Да говори ты.
– Так, как они, то есть их высокоблагородие в двор-то зашли, за ними фраер какой-то шасть. А тут народ всякий, без понятия. Они того фраера по голове, лопатник достали, а там карточка, что он из охранки. – Откуда, откуда? – Бахтин шагнул на голос.
– Ты, ваше высокоблагородие, слово не рушь. Я же сказал, на свет не пойду. Стой, где стоишь.
– Да стою. Тебя, если понадобится, по голосу найду.
– Так оно и бывает. Делай доброе дело. Помог калеченому, а меня теперь в острог. – Где калеченый?
– Да мы его на улицу снесли, на свет значит. А лопатник подобрали. – Вот лопатник, – протянул Федор бумажник. – Посвети-ка.
Федор чиркнул спичку. Бахтин вынул из бумажника карточку сотрудника наружного наблюдения Охранного отделения. Любопытно, что могло привести сюда филера. И почему он шел именно за ним. Совпадение? А может, штучки парижской резидентуры? – Деньги были? – Незнаем, – истово сказал Федор.
Спичка догорела, и он плюнул на обожженные пальцы. – А револьвер? – Так мы что нашли, то и отдали.
– Федор, знать ничего не хочу, но чтобы оружие было у меня к утру. Понял? – Как не понять.
Бахтин повернулся и пошел в арку. На улицу пошел, к свету фонаря. И удаляясь с каждым шагом от Вяземского подворья, он думал о том, что опять Бог был милостив к нему, и не этот день стал его последним. Потому что при его службе подобные встречи когда-нибудь все равно кончатся для него пулей или ножом.
У Технологического института он взял извозчика, и пока ехал по пустым улицам, мысли о смерти постепенно уходили и ему захотелось заехать к Ирине в театр «Луна-парк». Сегодня там давали «Веселую вдову», и она наверняка пела.
Он посмотрел на часы. Нет, уже спектакль окончен, а искать Ирину за столиками он не любил, да и поклонники ее почему-то вызывали в нем стойкую неприязнь. Дома у нее, на Екатерининском канале, наверняка полно актеров, офицеров, репортеров. Там обычно гуляют до рассвета. Правда, там мог вполне быть Кузьмин. Его единственный друг. И Бахтин понял, что именно хотел он в этот вечер. Выпить и поговорить с Женей Кузьминым. Почувствовать доброту друга, а может быть, и нежность женщины, с которой встречался последний год. Бахтин служил в летучем отряде, а Кузьмин только что начал репортерить в «Биржевых ведомостях». У них даже судьбы были схожи. Кузьмина исключили из Московского лицея, где он изучал право, за то, что ударил профессора, оскорбившего его. Он тоже уехал в Петербург, но стал репортером. Теперь он вел в «Биржевке» отдел хроники, писал в журналах сенсационные рассказы из жизни криминального Петербурга и даже издал три книжки, пользующиеся успехом у читающей публики. А его очерк «Петербургские хулиганы», опубликованный в прошлом году в приложении к журналу «Жизнь для всех», по сей день служил темой для обсуждения в литературных салонах. Но тем не менее для литературной среды, для писателей-натуралистов, описывающих тяжелую сельскую долю, для молодых декадентов и солидных романистов Кузьмин был человеком чужим. Литератор-то литератор, но второго сорта. Только два человека дружили с ним. Но эти два, пожалуй, стоили всех остальных. Ему симпатизировал Борис Зайцев, да Александр Куприн крепко дружил с Кузьминым.
